МЕДИАПРИРОДЫ

Статья из сборника «Постчеловек: глоссарий»

Медиа — это вряд ли только медиа. Более того, природа — это не просто природа, она встроена в культурное понимание жизни. Это не значит, что природа — если использовать это сокращение для обозначения биосферы, гидросферы, геосферы, а также атмосферы — является всего лишь репрезентацией или определяется культурными значениями. Это просто указывает на то, что природа и животные были поняты и операционализированы в качестве ресурса (как утверждали Мартин Хайдеггер и другие, в том числе Braidotti, 2006a: 98), с помощью техно-научных рамок, которые описывают их с помощью их химического состава, и других видов аналитики. Этим не исчерпывается интенсивность природы как живого образования (Braidotti, 2006a; Parikka, 2014), но это, безусловно, заставляет нас рассматривать ее как часть цикла обратной связи, который включает в себя гораздо больше, чем просто природу. Следовательно, говорить о медиаприродах, термине, который является полезным неологизмом, — это попытка понять интенсивное со-определение и совместное возникновение двух сфер: природной динамики и медиакультурной эпистемологии, онто-эпистемологической ситуации, которая определяет наш технологический модерн. Средства массовой информации включены в природу и существуют в ней таким образом, что любой разговор об окружающей среде разрастается до виртуальной экологии «социальных, политических, этических и эстетических измерений» (Braidotti, 2006a: 123; см. также Guattari, 2000 и Fuller, 2005).

Медиаприроды — это концепция, которая обязана своим существованием представлению Донны Харауэй о природокультурах. Это ключевой термин, который фигурирует во многих примерах и обсуждениях видов-компаньонов у Харауэй. Этот концепт ставит под сомнение границу между природой и культурой и в целом обращается к проблемным категориям, указывая на микровзаимодействия, которые определяют, например, отношения между животными и людьми. Следовательно, обращаясь к видам-компаньонам, Харауэй говорит о совместных становлениях, в которых эти два понятия взаимно подразумеваются: они симбиотичны и эмерджентны. Такие ситуативные исследования проводятся не только в целях онтологического размышления, также они служат способами обратиться к поиску «приемлемой политики и онтологии в современных жизненных мирах» (Haraway, 2003: 4). Они учат, что онтологии не просто есть, но возникают; это активные реальности, которые сопротивляются устойчивым типологиям бытия. Харауэй обращается к философии процесса А. Н. Уайтхеда и активным глагольным формам: мир сформирован прегензиями (Ibid.: 6). Эта интуиция формирует у Харауэй ее понимание мира как составленного из узелков. Здесь становится ясно, что этот концепт движим ситуативными практиками, принимающими во внимание феминистские взгляды, которые отвергают заимствованные категории. Он также имеет корни в реальности постколониальных ситуаций, служащих для Харауэй примерами. Действительно, именно работа антрополога Мэрилин Стратерн также становится важным ориентиром в мышлении за пределами дисфункционального дуализма природы или культуры. Полевые исследования Стратерн в Папуа — Новой Гвинее дополняют концепцию Харауэй, предлагая идею частичных связей, которые не определяются «ни целым, ни частями» (Ibid.: 8). Это реляционная связь, которую можно также понять на уровне молекулярных реалий, что подчеркивали Жиль Делёз и Феликс Гваттари (Deleuze, Guattari, 1987: 2010), действующих под спудом видимых, сформированных молярных идентичностей.

Природокультуры — это способ обращения к миру интраакций и совместных становлений, где значимые другие — собаки, бактерии и множество не-людей — сопровождают так называемого человека. Такого рода повестка способствует возможности мышления вне индивида (Haraway, 2008: 32–33) и другим подобным концепциям, которые ошибочно помещают предметность (в смысле Уайтхеда) в стабильность формы (например, природы). Можно было бы многое сказать о философской генеалогии такого рода рассуждений. В дополнение к уже упомянутым Уайтхеду, Делёзу и Гваттари, феминистской теории и, например, Стратерн в нее можно было бы добавить понятие индивидуации у Жильбера Симондона. Более того, с помощью радикальной антропологии можно привлечь широкий спектр альтернативной метафизики, чтобы раскрыть современное состояние мутации понимания культуры и технологий, а также мультинатурализма (см. Castro, 2015; Кастру, 2017).

Помимо собственной концептуальной мощи, природокультуры позволяют нам думать о медиаприродах, концепте, который основывается на новом материалистическом акценте на взаимосвязи материально-семиотического (Харауэй) и дискурсивно-материального (Барад) посредством особого фокуса на медиакультуре и технологии. Аналогично, поскольку медиация происходит по всему спектру материальных реальностей (Grusin, 2015; Cubitt, 2014a; Parikka, 2015), не сводимых к медиаустройствам, сами медиа можно рассматривать как собрание элементов природы (Peters, 2015).

Вместо того чтобы думать, будто существует исторический разрыв связи между медиакультурой и природными образованиями, которые исторически предшествуют современным техническим медиа, медиаприроды работают, чтобы проиллюстрировать конкретные и обусловленные средой материальные взаимодействия, лежащие в основе медиатехнологических практик. Медиатехнологии сами по себе материальны; они состоят из разнообразных геологических материалов и геофизических сил. Им нужны металлы и минералы, чтобы вызвать к жизни свои миры аудиовизуальности, цвета, скорости, вычислительных возможностей и хранения. Такие технические по своему качеству процессы состоят из, казалось бы, странных элементов, таких как литий, колтан и редкоземельные минералы, не забывая при этом об огромном энергопотреблении устройств и сетевых облачных сервисов. Это собрание, которое мы называем медиатехнологиями, основано на обширных глобальных энергетических сетях и цепочках поставок. Эти же последние сами связаны с географией медиаматериалов — от африканских, китайских и южноамериканских полезных ископаемых до различных трубопроводов и электростанций, обеспечивающих энергией (см., например, Hogan, 2015), а также условий труда и практик, заставляющих эти материалы двигаться (см. Wark, 2015a, о метаболическом разломе). Это масштабная экологическая операция, которая поддерживает тот факт, что у нас есть коммуникационная сфера цифровой информации, которая кажется нематериальной, когда речь заходит о скорости загрузки веб-страницы, надежности хранящегося в облаке изображения и мгновенном ощущении дружеской близости в чате. В большинстве случаев все это работает через корпоративные серверы. Разговор о медиаприроде иллюстрирует этот двойной зажим: с одной стороны, медиа предлагают нашу эпистемологию и используются в интенсивном картографировании планеты на предмет ее ресурсов, материалов и энергии. И именно эти ресурсы, часто добываемые в местах проживания коренных народов или в экологически уязвимых районах, таких как Арктика, придают особое значение локальности (см. Cubitt, 2014b). Эпистемологически смещенный дуализм медиа и природы уступает место интенсивным связям и индивидуациям, которые приводят к появлению медиакультуры как формации, состоящей из экологий материальности, а также труда. Помимо конструирования технологий, проблемы также касаются устаревших технологий, то есть опасных электронных отходов, которые становятся еще одним утилизируемым предметом зомби-медиа (Hertz and Parikka, 2012) в сельских регионах за пределами основных центров потребления. В конечном итоге они оказываются в таких регионах, как Западная Африка (Нигерия и Гана), Китай (Гуйюй), Пакистан и Индия, где переработка мертвых медиатехнологий ради металлолома, по-видимому, стоит затраченного времени, несмотря на связанные с этим огромные риски для здоровья.

Таким образом, медиаприроды — это концепт, который говорит о материальности медиатехнологий. Но он не делает этого, не упомянув также о месте и размещении, о пользе и бесполезности, о работе материальных наук, о таких материалах доисторической Земли, как ископаемое топливо, питающих наши компьютеры. Это философский концепт, но он обладает той же энергией, что и природокультуры у Харауэй. Медиаприроды также должны вносить свой вклад в приемлемую для жизни политику и политику глобальной жизни медиапродуктов в их предыстории и жизни после смерти — а также различных людей, подвергшихся воздействию медиа до и после того, как они стали частью потребительской сферы.

См. также: Цифровой мусор; Земля; Четыре стихии; Природокультуры; Неоколониальное; Нео/новый материализм.

Юсси Парикка
(Перевод Виктории Дубицкой)

КУПИТЬ КНИГУ